Роман «Обломов», написанный Иваном Александровичем Гончаровым, вышел в свет в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году. Это лучшее произведение автора, и даже сейчас оно пользуется успехом среди читателей. Иван Александрович в «Обломове» изобразил традиционный тип русского человека, воплощением которого в произведении стал Илья Ильич.
Обратимся же к роману и проследим, как автор постепенно, со всей полнотой, раскрывает образ Обломова. Гончаров вводит своего героя в разные ситуации, чтобы в максимальной степени показать все недостатки и преимущества обломовского типа. Илья Ильич проходит испытания и дружбой, и любовью, и, тем не менее, обречен ли он на исчезновение?
Чтобы ответить на этот вопрос, проанализируем его жизнь. Первый раз мы встречаемся с Обломовым в его квартире на Гороховой улице, но в течение романа узнаем о нем все больше и больше, и поэтому можем представить себе довольно внятную картину, его прошлой жизни. Детство Ильи Ильича прошло в родовом имении – Обломовке. Илюша был резвым мальчиком. Он, как и все дети, хотел движения, новых впечатлений, но родители его всячески оберегали от лишних переживаний, ничем не обременяли, но запрещали проявлять какую-либо свободу.
Подчас нежная заботливость родителей и надоедала ему. Побежит ли он с лестницы или по двору, вдруг вслед ему раздается десять отчаянных голосов: «Ах, ах! подержите, остановите! упадет, расшибется! Стой, стой…»
Не зря Добролюбов пишет: «Он с малых лет видит, что все домашние работы исполняются лакеями и служанками, а папенька и маменька только распоряжаются да бранятся за дурное исполнение. Поэтому он себя над работой убивать не станет, что бы ему ни толковали о необходимости и святости труда. И вот у него уже первое понятие – что сидеть сложа руки почетнее, нежели суетиться за работою…» Действительно, все решения в доме принимались без его участия, а судьба Ильи решалась за его спиной, поэтому он не имел представления о взрослой жизни, в которую попал совсем неподготовленный.
Итак, приехав в город, Илья Ильич пытался найти род занятий себе по душе. Пробовал писать, служить чиновником, но все это показалось ему пустым, не имеющим смысла, потому что там нужно было заниматься делом, чего он в силу своего воспитания не любил, тем более смысла этих занятий Обломов не знал да и понять не стремился, потому и посчитал, что это не жизнь, ведь она не соответствует его идеалам, которые заключаются в мирной, покойной, беззаботной жизни, плотной еде и безмятежном сне. Как раз такой образ жизни и ведет Обломов в начале романа. Он не уделял много внимания своему внешнему виду: на нем был халат, имевший особое значение для Ильи Ильича. Это была одежда, которую он считал лучшей для себя: халат “мягок, гибок; он, как послушный раб, покоряется самомалейшему движению тела”. Мне кажется, халат – ключевая деталь в портрете Обломова, так как он символизирует образ жизни этого человека, в какой-то мере открывает нам его характер: ленивый, спокойный, задумчивый. Илья Ильич – домосед. Нет в Обломове ни деспотичности, свойственной владельцам крепостных, ни скупости, ни каких-либо резко отрицательных качеств. Это добрый ленивец, склонный к мечтаниям.
Многое о характере главного героя говорят нам его портрет и интерьер комнаты. Обломов - человек лет тридцати двух-трех, “среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица”, что говорит об отсутствии цели в жизни. На первый взгляд казалось, что комната его прекрасно убрана, но, приглядевшись, замечаешь слой пыли на всех вещах, недочитанные книги, остатки трапез, что говорит о том, что человек, живущий здесь, пытается создать видимость приличий того времени, но ни одного дела не доводит до конца.
Таким было впечатление об Илье Ильиче только на начало романа, ведь, встретив Ольгу, он сильно преобразился, бывший Обломов остался лишь в воспоминаниях, а новый стал много читать, писать, работать, ставить перед собой цели и стремиться к ним. Он, словно, пробудился от долгой спячки и начал наверстывать упущенное. Вот что с человеком делает любовь! Тем более Ольга все время побуждала Илью к действию. Наконец-то, полнокровная жизнь заиграла в нем.
Любовь Обломова и Ильинской продолжается до тех пор, пока Илье Ильичу не приходится столкнуться с реальной жизнью, пока от него не требуется решительных действий, пока Ольга не понимает, что она любит будущего Обломова. “Я узнала недавно, что я любила в тебе то, что я хотела, чтоб было в тебе, что указал мне Штольц, что мы выдумали с ним. Я любила будущего Обломова!” Ни дружба, ни даже такая чистая, искренняя любовь не смогли заставить его отказаться от мирной, покойной, беззаботной жизни. Илья Ильич переехал на Выборгскую строну, которую можно назвать «новой Обломовкой», ведь там он вернулся к своему прежнему складу жизни. Вдова Пшеницына – как раз тот идеал жены, который представлялся Обломову во время мечтаний, она не заставляет его что-либо делать, ничего не требует. А Илья Ильич от такой жизни вновь начинает деградировать. Но, я считаю, нельзя во всем винить его. “Что сгубило тебя? Нет имени этому злу...” - восклицает Ольга при прощании. “Есть... Обломовщина!” - чуть слышно прошептал он.
Сам Обломов прекрасно осознавал, что жизнь, которую он ведет, не принесет ничего будущим поколениям, но не существовало такой двигательной жизненной силы, которая могла бы вывести его из состояния апатии ко всему окружающему. Илья Ильич “болезненно чувствовал, что в нем зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало... Но глубоко и тяжело завален клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища”.
Обломов добр и гостеприимен: его двери открыты для всех друзей и знакомых. Даже Тарантьев, который груб и заносчив с Ильей Ильичом, часто обедает у него дома.
А любовь к Ольге выявляет его лучшие качества: доброту, благородство, честность и “голубиную нежность”.
Существенно ли Обломов отличается от большинства людей? Безусловно, лень, апатия и инертность в той или иной степени свойственны многим. Причины для возникновения подобных качеств могут быть разными. Некоторые люди считают, что вся их жизнь - сплошная череда неудач и разочарований, поэтому и не стремятся изменить ее к лучшему. Другие боятся трудностей, поэтому стараются по возможности себя от них ограждать. Однако людям все равно приходится сталкиваться с реальной действительностью, узнавать ее жестокие стороны, бороться с трудностями, чтобы в результате отпраздновать успех или потерпеть поражение. Именно в этом и заключается смысл жизни человека.
Если же человек решает оградить себя от всех возможных и невозможных трудностей, тогда его жизнь постепенно превращается в нечто совершенно чудовищное. Именно это и произошло с Обломовым. Нежелание жить по существующим законам жизни приводит к постепенной, но очень быстрой деградации. Сначала человек думает, будто все еще можно изменить, что пройдет совсем немного времени и он “воскреснет”, сбросит с себя лень и уныние, как старое платье, и возьмется за дела, которые его давно ждут. Но время идет, силы истощаются. А человек все также остается на прежнем месте.
Роман Гончарова «Обломов» является одним из знаковых произведений русской литературы 19 века. Он входит в трилогию с двумя другими книгами писателя – «Обыкновенная история» и «Обрыв». История создания романа «Обломов» Гончарова началась задолго до появления замысла произведения – идея «обломовщины» как всеохватывающего социального явления появилась у автора еще до появления первого романа трилогии – «Обыкновенная история».
Хронология создания романа
Прообразом «обломовщины» в раннем творчестве Гончарова исследователи считают написанную в 1838 году повесть «Лихая болесть». В произведении была описана странная эпидемия, основным симптомом которой была «хандра», больные начинали строить воздушные замки и тешить себя пустыми мечтами. Проявления схожей «болезни» наблюдаются и главного героя романа Обломова.
Однако сама история романа «Обломов» начинается в 1849 году, когда Гончаров опубликовал в «Литературном сборнике с иллюстрациями» одну из центральных глав произведения – «Сон Обломова» с подзаголовком «Эпизод из неоконченного романа». В период написания главы писатель пребывал на родине, в Симбирске, где в патриархальном, сохранившем отпечаток старины быте Гончаров почерпнул множество примеров «обломовского сна», который изобразил сначала в напечатанном отрывке, а затем и в романе. В это же время у писателя был уже готов кратко набросанный план будущего произведения и черновой вариант всей первой части.
В 1850 году Гончаров создает чистовой вариант первой части и работает над продолжением произведения. Писатель мало пишет, но много раздумывает над романом. В октябре 1852 года история «Обломова» прерывается на целых пять лет – Гончаров в должности секретаря при адмирале Е. В. Путятине отправляется на фрегате «Паллада» в кругосветное путешествие. Работа над произведением возобновляется только в июне 1857 года, когда, пребывая в Мариенбарде, писатель за семь недель дописывает почти весь роман. Как после говорил Гончаров, за время путешествия в его воображении роман уже полностью сложился, и его нужно было просто перенести на бумагу.
Осенью 1858 года Гончаров полностью заканчивает работу над рукописью «Обломова», добавив многие сцены и полностью переработав некоторые главы. В 1859 году роман был напечатан в четырех номерах журнала «Отечественные записки».
Прототипы героев романа «Обломов»
Обломов
Творческая история романа «Обломов» берет свое начало в жизни самого автора – Ивана Гончарова. Для писателя, по его словам, было важно изображать подлинную реальность, не уходя на «почву мыслителя». Именно поэтому центрального персонажа – Илью Ильича Обломова Гончаров списал с самого себя. По воспоминаниям современников писателя, между автором и персонажем романа много общего – они оба родом из русской глубинки с патриархальным устаревшим бытом, оба медлительны и на первый взгляд ленивы, при этом обладают живым умом, художественным воображением и некой мечтательностью, о чем не скажешь по первому впечатлению.
Ольга
Прототип главного женского образа – Ольги Ильинской, Гончаров также почерпнул из собственной жизни. По версиям исследователей, прообразами девушки являются знакомые писателя – Елизавета Васильевна Толстая и Екатерина Павловна Майкова. Гончаров был влюблен в Е. Толстую – как Ольга для Обломова, так и Елизавета Васильевна была для него идеалом женщины, сердечности, женского ума и красоты. Переписка между Гончаровым и Е. Толстой представляет параллель с событиями романа – даже теория любви у создателя и героя книги совпадают. Автор наделял Ольгу всеми теми прекрасными чертами, которые видел в Елизавете Васильевне, перенося на бумагу собственные чувства и переживания. Как Ольге в романе не было суждено выйти замуж за Обломова, так и Е. Толстую ожидал брак с кузеном А. И. Мусиным-Пушкиным.
Прототипом замужней героини – Ольги Штольц становится Майкова – жена В. Н. Майкова. Екатерину Павловну и Гончарова связывала крепкая и продолжительная дружба, начавшаяся на одном из вечеров литературного салона Маковых. В образе Майковой писатель почерпнул совершенно другой тип женщины – непрерывно ищущей, стремящейся вперед, ничем не удовлетворяющейся, для которой постепенно семейная жизнь становилась тягостной и тесной. Впрочем, как указывают некоторые исследователи, после последней редакции романа «Обломов» образ Ильинской все больше походил не на Е. Толстую, а на Майкову.
Агафья
Второй важный женский образ романа – образ Агафьи Матвеевны Пшеницыной, был списан Гончаровым с воспоминаний о матери писателя – Авдотье Матвеевне. По мнению исследователей, трагедия брака между Агафьей и Обломовым стала отражением жизненной драмы крестного Гончарова – Н. Трегубова.
Штольц
Образ Штольца является не только сборным персонажем немецкого типа, носителем иной ментальности и другого мировосприятия. В основу описания героя легла история семьи Карла-Фридриха Рудольфа, отца Елизаветы Гончаровой – жены старшего брата писателя. На данную связь указывает также то, что в черновых редакциях герой имеет два имени – Андрей и Карл, а в прижизненных изданиях в сцене первого появления персонажа его имя фигурирует как Андрей Карлович. Однако существует версия, что Штольц также является одним из олицетворений в романе одной из сторон самого писателя – его юношеских стремлений и практичности.
Выводы
История создания «Обломова» позволяет лучше понять идейный смысл романа, его внутреннюю глубинную и особую важность для автора. «Вынашивая» идею произведения более десяти лет, Гончаров создал гениальное произведение, которое и в наши дни заставляет задуматься об истинном смысле жизни, любви и поиске счастья.
Тест по произведению
В романе «Обломов» Гончаров размышляет на тему «лишнего» человека в обществе. Его главный персонаж неповоротливый телом и душой Илья Ильич так и не смог найти себе место в городской жизни. Живя много лет в Петербурге и его окрестностях, душой он оставался в родном имении Обломовке, где всё подчинено ленивому ритму дворянской жизни русской глубинки XVIII-XIX веков.
Герою, на момент начала повествования, чуть больше тридцати лет. Пыльная, захламлённая квартирка на улице Гороховой с зашторенным окном — его дом, не застеленный диван — любимое ложе, ленивый Захар — слуга и помощник. Несмотря на прогрессирующую апатичность главного героя, он не вызывает к себе негативного отношения. Обломов добрый, бесхитростный, ласковый мечтатель, которому чужд современный мир. Герой получил образование и два года прослужил в чине коллежского секретаря. Он потомственный дворянин, владелец имения и трёх сотен крепостных душ, которые достались ему после смерти родителей. Единственный человек, который озабочен судьбой Ильи Ильича это его друг с юных лет Андрей Штольц. Остальные персонажи «прикрепляются» к доверчивому герою лишь с целью обогатиться за его счёт.
С появлением товарища на пороге комнаты Обломова начинаются его «приключения». Штольц буквально вытаскивает Илью Ильича в свет. Он приводит старого приятеля в дом Ильинских, где Обломов познакомится и воспылает чувствами к Ольге. Новые ощущения пугают героя. Он искренне сомневается в необходимости любовных отношений, но Ольга отвечает Обломову взаимностью и даже на некоторое время умудряется «растормошить» его. Но, как только из жизни Ильи Ильича пропадает Андрей Штольц, а сам он перебирается на квартиру вдовы Пшеницыной, его вновь затягивает трясина «обломовщины». Роман между Ольгой и Обломовым сходит на нет. Девушка впоследствии выходит замуж за его друга Андрея.
Необходимая атмосфера для «расслабления» героя создана хитрыми Тарантьевым и Мухояровым, братом хозяйки квартиры. Мошенники постепенно разоряют наивного Обломова, пока тот наслаждается вкусными обедами и долгим сном. Агафья Пшеницына, ухаживая за Ильёй Ильичом, привязывается к нему и становится его гражданской супругой. От связи с ней у Обломова рождается сын Андрюша. Когда здоровье героя не выдерживает малоподвижного образа жизни, и Обломов умирает, заботу о его ребёнке берут на себя Андрей и Ольга Штольц.
Цитаты Обломова
— Ну, полно лежать! — сказал он, — надо же встать… А впрочем, дай-ка я прочту ещё раз со вниманием письмо старосты, а потом уж и встану. — Захар!
— Уж кто-то и пришел! — сказал Обломов, кутаясь в халат. — А я еще не вставал — срам да и только! Кто бы это так рано?
Повалится на постель, да и будет ворочаться, как боров, да вздыхать – вот и все...
Илья Ильич завел даже пару лошадей, но, из свойственной ему осторожности, таких, что они только после третьего кнута трогались от крыльца...
Уходит время, что гибнут его силы, что ничего не сделал он, ни зла, ни добра, что празден он и не живет, а прозябает...
Роман "Обломов", который написал Иван Гончаров, стал одним из ключевых в литературе XIX века, и такое понятие, как "обломовщина", великолепно раскрытое Гончаровым в романе, отразило как нельзя лучше характер общества того времени. Когда мы рассмотрим характеристику Обломова Ильи Ильича, главного героя романа, понятие "обломовщины" станет еще более понятным.
Итак, Илья Обломов родился в семье помещика с ее укладом жизни и принятыми нормами. Рос мальчик, впитывая окружающую среду и дух быта помещиков. Своими приоритетами он стал считать то, чему научился от родителей, и, конечно, личность его сформировалась именно в таких обстоятельствах.
Краткая характеристика Обломова Ильи Ильича
Уже в начале романе автор знакомит нас с образом Обломова. Это испытывающий ко всему апатию интроверт, который предается своим мечтам и живет иллюзиями. Обломов настолько ярко и живо может нарисовать в своем воображении картину, выдумав ее, что сам зачастую плачет или от души радуется тем сценам, которых на самом деле не существует.
Внешность Обломова в романе "Обломов" как будто отражает его внутреннее состояние, его мягкие и чувственные черты характера. Можно сказать, что его телодвижения были плавными, грациозными и отдавали какой-то неприемлемой для мужчины нежностью. Характеристика Обломова ярко выражена: он обладал мягкими плечами и маленькими пухлыми руками, давно уже обрюзг и вел малоактивный образ жизни. А взгляд Обломова - всегда сонный, лишенный сосредоточенности - свидетельствует о нем ярче всего остального!
Обломов в быту
От рассмотрения образа Обломова мы переходим к описанию его быта, что немаловажно понимать, изучая характеристику главного героя. Сперва, читая описание его комнаты, складывается впечатление, что она прекрасно убрана и уютна: там стоит и симпатичное деревянное бюро, и диваны с шелковой обивкой, и висят ковры с занавесами, и картины... Но вот мы присматриваемся получше к убранству комнаты Обломова и видим паутину, пыль на зеркалах, грязь на ковре и даже неубранную тарелку, на которой лежит обглоданная косточка. На самом деле его жилье неухоженно, заброшено и неряшливо.
Почему в характеристике Обломова для нас так важно это описание и его анализ? Потому что мы делаем существенный вывод о главном герое: он не живет реальностью, он погрузился в мир иллюзий, и быт его мало волнует. Например, встречая знакомых, Обломов не только не приветствует их рукопожатием, но и не изволит даже встать с кровати.
Выводы о главном герое
Конечно, воспитание Ильи Ильича сыграло важную роль в становлении его образа, ведь родился он в далеком поместье Обломовка, которое славилось умиротворяющей жизнью. Все там было спокойно и размеренно, начиная от погоды и заканчивая самим укладом жизни местных жителей. Это были ленивые люди, пребывающие постоянно в отдыхе и мечтающие о сытной еде с утра до вечера. Но образ Обломова, который мы видим, начиная читать роман, сильно разнится с характеристикой Обломова в детстве.
Когда Илья был ребенком, он всем интересовался, много размышлял и представлял, активно жил. Например, он любил рассматривать окружающий мир с его многообразием, ходить на прогулки. Но родители Ильи воспитывали его по принципу "тепличного растения", от всего его пытались оградить, даже от труда. Каким в итоге вырос этот мальчик? Что сеяли, то и выросло. Обломов, будучи взрослым человеком, не уважал труд, не хотел ни с кем общаться, а трудности предпочитал решать вызовом слуги.
Обратившись к детству главного героя, становится понятно, почему образ Обломова сложился именно так, кто в этом виноват. Да из-за такого воспитания и натуры Ильи Ильича, которая и так сама по себе была очень чувственной с хорошим воображением, он практически оказался не способен решать проблемы и стремиться к чему-то высокому.
Роман в четырех частях
Часть первая
I
В Гороховой улице, в одном из больших домов, народонаселения которого стало бы на целый уездный город, лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов.
Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока.
Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души; а душа так открыто и ясно светилась в глазах, в улыбке, в каждом движении головы, руки. И поверхностно наблюдательный, холодный человек, взглянув мимоходом на Обломова, сказал бы: «Добряк должен быть, простота!» Человек поглубже и посимпатичнее, долго вглядываясь в лицо его, отошел бы в приятном раздумье, с улыбкой.
Цвет лица у Ильи Ильича не был ни румяный, ни смуглый, ни положительно бледный, а безразличный или казался таким, может быть, потому, что Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения или воздуха, а может быть, того и другого. Вообще же тело его, судя по матовому, чересчур белому свету шеи, маленьких пухлых рук, мягких плеч, казалось слишком изнеженным для мужчины.
Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью. Если на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте.
Как шел домашний костюм Обломова к покойным чертам лица его и к изнеженному телу! На нем был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намека на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него. Рукава, по неизменной азиатской моде, шли от пальцев к плечу все шире и шире. Хотя халат этот и утратил свою первоначальную свежесть и местами заменил свой первобытный, естественный лоск другим, благоприобретенным, но все еще сохранял яркость восточной краски и прочность ткани.
Халат имел в глазах Обломова тьму неоцененных достоинств: он мягок, гибок; тело не чувствует его на себе; он, как послушный раб, покоряется самомалейшему движению тела.
Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье. Туфли на нем были длинные, мягкие и широкие; когда он, не глядя, опускал ноги с постели на пол, то непременно попадал в них сразу.
Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как у больного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием. Когда он был дома а он был почти всегда дома, он все лежал, и все постоянно в одной комнате, где мы его нашли, служившей ему спальней, кабинетом и приемной. У него было еще три комнаты, но он редко туда заглядывал, утром разве, и то не всякий день, когда человек мёл кабинет его, чего всякий день не делалось. В тех комнатах мебель закрыта была чехлами, шторы спущены.
Комната, где лежал Илья Ильич, с первого взгляда казалась прекрасно убранною. Там стояло бюро красного дерева, два дивана, обитые шелковою материею, красивые ширмы с вышитыми небывалыми в природе птицами и плодами. Были там шелковые занавесы, ковры, несколько картин, бронза, фарфор и множество красивых мелочей.
Но опытный глаз человека с чистым вкусом одним беглым взглядом на все, что тут было, прочел бы только желание кое-как соблюсти decorum неизбежных приличий, лишь бы отделаться от них. Обломов хлопотал, конечно, только об этом, когда убирал свой кабинет. Утонченный вкус не удовольствовался бы этими тяжелыми, неграциозными стульями красного дерева, шаткими этажерками. Задок у одного дивана оселся вниз, наклеенное дерево местами отстало.
Точно тот же характер носили на себе и картины, и вазы, и мелочи.
Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спрашивал глазами: «Кто сюда натащил и наставил все это?» От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть, и еще от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью.
По стенам, около картин, лепилась в виде фестонов паутина, напитанная пылью; зеркала, вместо того чтоб отражать предметы, могли бы служить скорее скрижалями для записывания на них по пыли каких-нибудь заметок на память. Ковры были в пятнах. На диване лежало забытое полотенце; на столе редкое утро не стояла не убранная от вчерашнего ужина тарелка с солонкой и с обглоданной косточкой да не валялись хлебные крошки.
Если б не эта тарелка, да не прислоненная к постели только что выкуренная трубка, или не сам хозяин, лежащий на ней, то можно было бы подумать, что тут никто не живет так все запылилось, полиняло и вообще лишено было живых следов человеческого присутствия. На этажерках, правда, лежали две-три развернутые книги, валялась газета, на бюро стояла и чернильница с перьями; но страницы, на которых развернуты были книги, покрылись пылью и пожелтели; видно, что их бросили давно; нумер газеты был прошлогодний, а из чернильницы, если обмакнуть в нее перо, вырвалась бы разве только с жужжаньем испуганная муха.
Илья Ильич проснулся, против обыкновения, очень рано, часов в восемь. Он чем-то сильно озабочен. На лице у него попеременно выступал не то страх, не то тоска и досада. Видно было, что его одолевала внутренняя борьба, а ум еще не являлся на помощь.
Дело в том, что Обломов накануне получил из деревни, от своего старосты, письмо неприятного содержания. Известно, о каких неприятностях может писать староста: неурожай, недоимки, уменьшение дохода и т. п. Хотя староста и в прошлом и в третьем году писал к своему барину точно такие же письма, но и это последнее письмо подействовало так же сильно, как всякий неприятный сюрприз.
Легко ли? Предстояло думать о средствах к принятию каких-нибудь мер. Впрочем, надо отдать справедливость заботливости Ильи Ильича о своих делах. Он по первому неприятному письму старосты, полученному несколько лет назад, уже стал создавать в уме план разных перемен и улучшений в порядке управления своим имением.
По этому плану предполагалось ввести разные новые экономические, полицейские и другие меры. Но план был еще далеко не весь обдуман, а неприятные письма старосты ежегодно повторялись, побуждали его к деятельности и, следовательно, нарушали покой. Обломов сознавал необходимость до окончания плана предпринять что-нибудь решительное.
Он, как только проснулся, тотчас же вознамерился встать, умыться и, напившись чаю, подумать хорошенько, кое-что сообразить, записать и вообще заняться этим делом как следует.
С полчаса он все лежал, мучась этим намерением, но потом рассудил, что успеет еще сделать это и после чаю, а чай можно пить, по обыкновению, в постели, тем более, что ничто не мешает думать и лежа.
Так и сделал. После чаю он уже приподнялся с своего ложа и чуть было не встал; поглядывая на туфли, он даже начал спускать к ним одну ногу с постели, но тотчас же опять подобрал ее.
Пробило половина десятого, Илья Ильич встрепенулся.
Что ж это я в самом деле? сказал он вслух с досадой. Надо совесть знать: пора за дело! Дай только волю себе, так и...
Захар! закричал он.
В комнате, которая отделялась только небольшим коридором от кабинета Ильи Ильича, послышалось сначала точно ворчанье цепной собаки, потом стук спрыгнувших откуда-то ног. Это Захар спрыгнул с лежанки, на которой обыкновенно проводил время, сидя погруженный в дремоту.
В комнату вошел пожилой человек, в сером сюртуке, с прорехою под мышкой, откуда торчал клочок рубашки, в сером же жилете, с медными пуговицами, с голым, как колено, черепом и с необъятно широкими и густыми русыми с проседью бакенбардами, из которых каждой стало бы на три бороды.
Захар не старался изменить не только данного ему богом образа, но и своего костюма, в котором ходил в деревне. Платье ему шилось по вывезенному им из деревни образцу. Серый сюртук и жилет нравились ему и потому, что в этой полуформенной одежде он видел слабое воспоминание ливреи, которую он носил некогда, провожая покойных господ в церковь или в гости; а ливрея в воспоминаниях его была единственною представительницею достоинства дома Обломовых.
Более ничто не напоминало старику барского широкого и покойного быта в глуши деревни. Старые господа умерли, фамильные портреты остались дома и, чай, валяются где-нибудь на чердаке; предания о старинном быте и важности фамилии всё глохнут или живут только в памяти немногих, оставшихся в деревне же стариков. Поэтому для Захара дорог был серый сюртук: в нем да еще в кое-каких признаках, сохранившихся в лице и манерах барина, напоминавших его родителей, и в его капризах, на которые хотя он и ворчал, и про себя и вслух, но которые между тем уважал внутренне, как проявление барской воли, господского права, видел он слабые намеки на отжившее величие.
Без этих капризов он как-то не чувствовал над собой барина; без них ничто не воскрешало молодости его, деревни, которую они покинули давно, и преданий об этом старинном доме, единственной хроники, веденной старыми слугами, няньками, мамками и передаваемой из рода в род.
Дом Обломовых был когда-то богат и знаменит в своей стороне, но потом, бог знает отчего, все беднел, мельчал и наконец незаметно потерялся между не старыми дворянскими домами. Только поседевшие слуги дома хранили и передавали друг другу верную память о минувшем, дорожа ею, как святынею.
Вот отчего Захар так любил свой серый сюртук. Может быть, и бакенбардами своими он дорожил потому, что видел в детстве своем много старых слуг с этим старинным, аристократическим украшением.
Илья Ильич, погруженный в задумчивость, долго не замечал Захара. Захар стоял перед ним молча. Наконец он кашлянул.
Что ты? спросил Илья Ильич.
Ведь вы звали?
Звал? Зачем же это я звал не помню! отвечал он потягиваясь. Поди пока к себе, а я вспомню.
Захар ушел, а Илья Ильич продолжал лежать и думать о проклятом письме.
Прошло с четверть часа.
Ну, полно лежать! сказал он, надо же встать... А впрочем, дай-ка я прочту еще раз со вниманием письмо старосты, а потом уж и встану. Захар!
Опять тот же прыжок и ворчанье сильнее. Захар вошел, а Обломов опять погрузился в задумчивость. Захар стоял минуты две, неблагосклонно, немного стороной посматривая на барина, и наконец пошел к дверям.
Куда же ты? вдруг спросил Обломов.
Вы ничего не говорите, так что ж тут стоять-то даром? захрипел Захар, за неимением другого голоса, который, по словам его, он потерял на охоте с собаками, когда ездил с старым барином и когда ему дунуло будто сильным ветром в горло.
Он стоял вполуоборот среди комнаты и глядел все стороной на Обломова.
А у тебя разве ноги отсохли, что ты не можешь постоять? Ты видишь, я озабочен так и подожди! Не залежался еще там? Сыщи письмо, что я вчера от старосты получил. Куда ты его дел?
Какое письмо? Я никакого письма не видал, сказал Захар.
Ты же от почтальона принял его: грязное такое!
Куда ж его положили почему мне знать? говорил Захар, похлопывая рукой по бумагам и по разным вещам, лежавшим на столе.
Ты никогда ничего не знаешь. Там, в корзине, посмотри! Или не завалилось ли за диван? Вот спинка-то у дивана до сих пор не починена; что б тебе призвать столяра да починить? Ведь ты же изломал. Ни о чем не подумаешь!
Я не ломал, отвечал Захар, она сама изломалась; не век же ей быть: надо когда-нибудь изломаться.
Илья Ильич не счел за нужное доказывать противное.
Нашел, что ли? спросил он только.
Вот какие-то письма.
Не те.
Ну, так нет больше, говорил Захар.
Ну хорошо, поди! с нетерпением сказал Илья Ильич. Я встану, сам найду.
Захар пошел к себе, но только он уперся было руками о лежанку, чтоб прыгнуть на нее, как опять послышался торопливый крик: «Захар, Захар!»
Ах ты, господи! ворчал Захар, отправляясь опять в кабинет. Что это за мученье? Хоть бы смерть скорее пришла!
Чего вам? сказал он, придерживаясь одной рукой за дверь кабинета и глядя на Обломова, в знак неблаговоления, до того стороной, что ему приходилось видеть барина вполглаза, а барину видна была только одна необъятная бакенбарда, из которой, так и ждешь, что вылетят две-три птицы.
Носовой платок, скорей! Сам бы ты мог догадаться: не видишь! строго заметил Илья Ильич.
Захар не обнаружил никакого особенного неудовольствия, или удивления при этом приказании и упреке барина, находя, вероятно, с своей стороны и то и другое весьма естественным.
А кто его знает, где платок? ворчал он, обходя вокруг комнату и ощупывая каждый стул, хотя и так можно было видеть, что на стульях ничего не лежит.
Всё теряете! заметил он, отворяя дверь в гостиную, чтоб посмотреть, нет ли там.
Куда? Здесь ищи! Я с третьего дня там не был. Да скорее же! говорил Илья Ильич.
Где платок? Нету платка! говорил Захар, разводя руками и озираясь во все углы. Да вон он, вдруг сердито захрипел он, под вами! Вон конец торчит. Сами лежите на нем, а спрашиваете платка!
И, не дожидаясь ответа, Захар пошел было вон. Обломову стало немного неловко от собственного промаха. Он быстро нашел другой повод сделать Захара виноватым.
Какая у тебя чистота везде: пыли-то, грязи-то, боже мой! Вон, вон, погляди-ка в углах-то ничего не делаешь!
Уж коли я ничего не делаю... заговорил Захар обиженным голосом, стараюсь, жизни не жалею! И пыль-то стираю и мету-то почти каждый день...
Он указал на середину пола и на стол, на котором Обломов обедал.
Вон, вон, говорил он, все подметено, прибрано, словно к свадьбе... Чего еще?
А это что? прервал Илья Ильич, указывая на стены и на потолок. А это? А это? Он указал и на брошенное со вчерашнего дня полотенце и на забытую, на столе тарелку с ломтем хлеба.
Ну, это, пожалуй, уберу, сказал Захар снисходительно, взяв тарелку.
Только это! А пыль по стенам, а паутина?.. говорил Обломов, указывая на стены.
Это я к святой неделе убираю: тогда образа чищу и паутину снимаю...
А книги, картины обмести?..
Книги и картины перед рождеством: тогда с Анисьей все шкафы переберем. А теперь когда станешь убирать? Вы все дома сидите.
Я иногда в театр хожу да в гости: вот бы...
Что за уборка ночью!
Обломов с упреком поглядел на него, покачал головой и вздохнул, а Захар равнодушно поглядел в окно и тоже вздохнул. Барин, кажется, думал: «Ну, брат, ты еще больше Обломов, нежели я сам», а Захар чуть ли не подумал: «Врешь! ты только мастер говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и дела нет».
Понимаешь ли ты, сказал Илья Ильич, что от пыли заводится моль? Я иногда даже вижу клопа на стене!
У меня и блохи есть! равнодушно отозвался Захар.
Разве это хорошо? Ведь это гадость! заметил Обломов.
Захар усмехнулся во все лицо, так что усмешка охватила даже брови и бакенбарды, которые от этого раздвинулись в стороны, и по всему лицу до самого лба расплылось красное пятно.
Чем же я виноват, что клопы на свете есть? сказал он с наивным удивлением. Разве я их выдумал?
Это от нечистоты, перебил Обломов. Что ты все врешь!
И нечистоту не я выдумал.
У тебя вот там мыши бегают по ночам я слышу.
И мышей не я выдумал. Этой твари, что мышей, что кошек, что клопов, везде много.
Как же у других не бывает ни моли, ни клопов?
На лице Захара выразилась недоверчивость, или, лучше сказать, покойная уверенность, что этого не бывает.
У меня всего много, сказал он упрямо, за всяким клопом не усмотришь, в щелку к нему не влезешь.
А сам, кажется, думал: «Да и что за спанье без клопа?»
Ты мети, выбирай сор из углов и не будет ничего, учил Обломов.
Уберешь, а завтра опять наберется, говорил Захар.
Не наберется, перебил барин, не должно.
Наберется я знаю, твердил слуга.
А наберется, так опять вымети.
Как это? Всякий день перебирай все углы? спросил Захар. Да что ж это за жизнь? Лучше бог по душу пошли!
Отчего ж у других чисто? возразил Обломов. Посмотри напротив, у настройщика: любо взглянуть, а всего одна девка...
А где немцы сору возьмут, вдруг возразил Захар. Вы поглядите-ко, как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: все поджимают под себя ноги, как гусыни... Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкафах лежала по годам куча старого, изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму... У них и корка зря не валяется: наделают сухариков, да с пивом и выпьют!
Захар даже сквозь зубы плюнул, рассуждая о таком скаредном житье.
Нечего разговаривать! возразил Илья Ильич, ты лучше убирай.
Иной раз и убрал бы, да вы же сами не даете, сказал Захар.
Пошел свое! Все, видишь, я мешаю.
Конечно, вы; все дома сидите: как при вас станешь убирать? Уйдите на целый день, так и уберу.
Вот еще выдумал что уйти! Поди-ка ты лучше к себе.
Да право! настаивал Захар. Вот, хоть бы сегодня ушли, мы бы с Анисьей и убрали все. И то не управимся вдвоем-то: надо еще баб нанять, перемыть все.
Э! какие затеи баб! Ступай себе, говорил Илья Ильич.
Он уж был не рад, что вызвал Захара на этот разговор. Он все забывал, что чуть тронешь этот деликатный предмет, как и не оберешься хлопот.
Обломову и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой; а Захар всегда заводил тяжбу, лишь только начинали требовать от него сметания пыли, мытья полов и т.п. Он в таком случае станет доказывать необходимость громадной возни в доме, зная очень хорошо, что одна мысль об этом приводила барина его в ужас.
Захар ушел, а Обломов погрузился в размышления. Через несколько минут пробило еще полчаса.
Что это? почти с ужасом сказал Илья Ильич. Одиннадцать часов скоро, а я еще не встал, не умылся до сих пор? Захар, Захар!
Ах ты, боже мой! Ну! послышалось из передней, и потом известный прыжок.
Умыться готово? спросил Обломов.
Готово давно! отвечал Захар. Чего вы не встаете?
Что ж ты не скажешь, что готово? Я бы уж и встал давно. Поди же, я сейчас иду вслед за тобою. Мне надо заниматься, я сяду писать.
Захар ушел, но чрез минуту воротился с исписанной и замасленной тетрадкой и клочками бумаги.
Вот, коли будете писать, так уж кстати извольте и счеты поверить: надо деньги заплатить.
Какие счеты? Какие деньги? с неудовольствием спросил Илья Ильич.
От мясника, от зеленщика, от прачки, от хлебника: все денег просят.
Только о деньгах и забота! ворчал Илья Ильич. А ты что понемногу не подаешь счеты, а все вдруг?
Вы же ведь все прогоняли меня: завтра да завтра...
Ну, так и теперь разве нельзя до завтра?
Нет! Уж очень пристают: больше не дают в долг. Нынче первое число.
Ах! с тоской сказал Обломов. Новая забота! Ну, что стоишь? Положи на стол. Я сейчас встану, умоюсь и посмотрю, сказал Илья Ильич. Так умыться-то готово?
Готово! сказал Захар.
Ну, теперь...
Он начал было, кряхтя, приподниматься на постели, чтоб встать.
Я забыл вам сказать, начал Захар, давеча, как вы еще почивали, управляющий дворника прислал: говорит, что непременно надо съехать... квартира нужна.
Ну, что ж такое? Если нужна, так, разумеется, съедем. Что ты пристаешь ко мне? Уж ты третий раз говоришь мне об этом.
Ко мне пристают тоже.
Скажи, что съедем.
Они говорят: вы уж с месяц, говорят, обещали, а все не съезжаете; мы, говорят, полиции дадим знать.
Пусть дают знать! сказал решительно Обломов. Мы и сами переедем, как потеплее будет, недели через три.
Куда недели через три! Управляющий говорит, что чрез две недели рабочие придут: ломать все будут... «Съезжайте, говорит, завтра или послезавтра...»
Э-э-э! слишком проворно! Видишь, еще что! Не сейчас ли прикажете? А ты мне не смей и напоминать о квартире. Я уж тебе запретил раз; а ты опять. Смотри!
Что ж мне делать-то? отозвался Захар.
Что ж делать? вот он чем отделывается от меня! отвечал Илья Ильич. Он меня спрашивает! Мне что за дело? Ты не беспокой меня, а там как хочешь, так и распорядись, только чтоб не переезжать. Не может постараться для барина!
Да как же, батюшка, Илья Ильич, я распоряжусь? начал мягким сипеньем Захар. Дом-то не мой: как же из чужого дома не переезжать, коли гонят? Кабы мой дом был, так я бы с великим моим удовольствием...
Нельзя ли их уговорить как-нибудь. «Мы, дескать, живем давно, платим исправно».
Говорил, сказал Захар.
Ну, что ж они?
Что! Наладили свое: «Переезжайте, говорят, нам нужно квартиру переделывать». Хотят из докторской и из этой одну большую квартиру сделать, к свадьбе хозяйского сына.
Ах ты, боже мой! с досадой сказал Обломов. Ведь есть же этакие ослы, что женятся!
Он повернулся на спину.
Вы бы написали, сударь, к хозяину, сказал Захар, так, может быть, он бы вас не тронул, а велел бы сначала вон ту квартиру ломать.
Захар при этом показал рукой куда-то направо.
Ну хорошо, как встану, напишу... Ты ступай к себе, а я подумаю. Ничего ты не умеешь сделать, добавил он, мне и об этой дряни надо самому хлопотать.
Захар ушел, а Обломов стал думать.
Но он был в затруднении, о чем думать: о письме ли старосты, о переезде ли на новую квартиру, приняться ли сводить счеты? Он терялся в приливе житейских забот и все лежал, ворочаясь с боку на бок. По временам только слышались отрывистые восклицания: «Ах, боже мой! Трогает жизнь, везде достает».
Неизвестно, долго ли бы еще пробыл он в этой нерешительности, но в передней раздался звонок.
Уж кто-то и пришел! сказал Обломов, кутаясь в халат. А я еще не вставал срам да и только! Кто бы это так рано?
И он, лежа, с любопытством глядел на двери.
